Девятый вагон

На станции шла обычная посадка на поезд. Слегка пьяные вахтовики деловито курили, всем своим видом давая понять, что поезд не уйдет без них. Впрочем, деловитость была напускной, потому что расписание поездов века непоколебимо, как Талмуд. Апашки, всегда уверенные в своей правоте, торопливо ковыляли к местам в плацкарте, дети рвались в вагоны, чтобы поскорей усесться у окна, гоповатая привокзальная молодежь просто высматривала сильно пьяных на предмет отжатого сотового.

Все было, как всегда и только в 9-ом вагоне случилась небольшая поломка. Такая незначительная, что ее даже не заметили обходчики: через трещину на крыше вагона в тендер надуло споры цветущей полыни и ещё каких-то диких, душистых степных трав. Наверно никто не виноват, просто обходчик забыл слить тендер и застоявшаяся, с плесенью вода, лукаво прореагировала с полынью, создав адский коктейль, достающий из человеческих душ самые сокровенные мысли и потаенные чувства. Но пассажиры девятого вагона не знали об этом и, бестолково протискивались к своим купе, ругаясь, смеясь и знакомясь на ходу. 

Постепенно, вокзальная суета сменилась негромким гомоном вагона, состоящего из обычных дорожных разговоров и дребезжания радиоточки, иногда прерываемого воплем кого-нибудь из подвыпивших мужиков.

***

«Ёб твою мать! » — по-английски выдохнул Серёга, увидев, как маленький зелёный человечек опрокидывает на стол только что налитую им рюмку водки. Сознание раздвоилось: во-первых, Серёга учил в школе немецкий, во-вторых, суровое бухание ещё ни разу не знакомило его с инопланетными карликами. К тому же водка кончалась, а эта тварь разлила полную рюмку «Славянки»! Человечек вдруг перекрасился в буряковый цвет, встал на карачки и начал резво лакать водку с грязного столика. Серёга лихорадочно налил себе стопку и, чокаясь, тюкнул человечка по крошечной башке. «Слышь, я — Серёга Лемешев, давай за знакомство? » – неуверенно предложил он. Серёга подсознанием чувствовал, как тихо уносится в космос, потому что фраза снова прозвучала по-английски. «Ola! Yo Jose Sosa. Donde esta el servisio?" – вдруг заявило забавное создание и лакнуло еще разок из лужицы водки. Человечек поднялся и стал нервно переминаться с лапки на лапку. Остатками разума Серёга догадался, что инопланетянину приспичило, но не понял, на каком языке это было сказано. Поймав стол в мутный прицел хмельных глаз, Серёга опустил на пол купе консервную банку с окурками и аккуратно поставил рядом зелёного собутыльника. Человечек деловито поссал, раскачиваясь в такт вагону. 

Навестив дочь и слегка отъевшись, Серёга возвращался в постылый город, где случайных заработков хватало лишь на квартплату и макароны с картошкой. Ужин непростая Серёгина судьба не предусмотрела, оставшиеся после загула с какими-то вокзальными хануриками четыре сотни потратились на бутылку и пирожки. Полчаса назад Серега гордо набрал кипятку в срезанную пластиковую бутылку и заварил пакетик чая. После чая он почувствовал себя как-то странно и тут появился Хосе. Вообще-то, Серёга давно был уверен в существовании другого разума. Читая НЛО и другие серьезные издания, он понимал теорию заговора, и данный контакт его не удивлял. Однако, наконец-то в стройных Серёгиных умозаключениях, гипертрофированных бульварной прессой, появились факты. 

Недалекие, но не лишенные любопытства люди способны довести до исступления человека образованного, рассуждениями о вещах, сути которых они даже не представляют. Их святая простота, основанная на случайных обрывочных знаниях, может разрушить терпение Будды, но переубедить невежество невозможно. Всю дорогу Серёга долго и со всей серьезностью объяснял Хосе устройство нашего мира, особенно налегая на слово «цивилизация». А попутчики, видевшие за неприкрытой дверью купе потрепанного мужичка, бурно беседовавшего со своим стаканом, осторожно улыбались и крутили пальцем у виска.

***

Минут десять Самат держал духов за камнями, но быстро расстрелял боекомплект, пацаны сверху ещё как могли, сохраняли дистанцию. В сумке от противогаза валялись штук пятнадцать патронов, но набивать рожок уже не было времени. Справа Эдик Петролеоните вдруг резко сел спиной к духам, ухватившись за ногу, хэбэ под коленом зловеще потемнело. Эдик побледнел и откинулся на спину. А за спиной у Самата, неизвестно как найдя клочок земли в этих проклятых Богом горах, смачно чавкнули две пули. Третья врезалась в камень прямо под его носом и рассекла лоб выбитым куском. Из-за ближайшего куста высунулась бородатая морда. Самат вытащил из сапога двухрублевый складной ножик, который носил вместо давно пропитого штык-ножа и сам того не замечая, тихо зарычал. 

Два мужика, ехавшие с вахты, с недоумением и испугом, тяжело дыша, смотрели на Самата, который рычал и катался по полу купе со связанными руками. Они уже собирались спать после ужина из колбасы и помидоров, разбавленных теплой «Балтикой», когда вдруг, спокойный парень лет сорока, с треугольным шрамом на лбу, ужинавший вместе с ними, вместо пива выпил чаю, а потом схватив со стола нож, ринулся на Степу. Видавшие всякое геологи успели защититься. Адильгерей, когда-то занимавшийся борьбой, ловко поймал руку с ножом, оторопевший на мгновенье Степа обхватил Самата двумя руками за торс и все трое рухнули в узкий проход между нижними полками.

Состав катился по тёмной бесконечной мангышлакской степи, подъезжая к станции «Опорный».

Геологи недоуменно переглянулись, но решили не сдавать парня в милицию. Несмотря на то, что он чуть не полоснул одного из них ножом, что-то важное в его взгляде заставило мужчин поверить в причину, по которой Самат схватился за оружие. Когда он немного успокоился, геологи затолкали парня на верхнюю полку, не развязывая ему рук. На злой вопросительный взгляд Степы Самат отвел глаза и тихо прохрипел: «Прости. Афган». Дальнейшие объяснения вряд ли потребовались для любого, жившего в советскую эпоху, однако сон уже прошел, геологи открыли по пиву и снова раздали карты. 

Самат лежал на верхней полке, неудобно вывернутое плечо начало затекать, но он не чувствовал боли. Уставившись в грязный капрон обивки, он со стыдом и отчаянием пытался подавить в себе липкий страх перед смертью, так неожиданно вернувшийся сегодня из горячих афганских гор. Несмотря на все, что он сделал в жизни, несмотря на свою силу и дух, Самат понимал, что этот страх сильней его. Тоска начала закрывать разум, потому что сейчас он отчетливо осознал – до самой смерти он будет бояться. Унизительно и бессильно. Будет бояться.

***

Немолодая кругленькая проводница девятого вагона, с вульгарно накрашенными маленькими глазками, полными губами морковного цвета, в форменном пиджаке, еле-еле сходившимся на пышной груди, подсадила в Опорном молоденького студента. Молодой человек, еще по-мальчишески худой и нескладный, скромно сидел у дверей служебного купе, краснея каждый раз, когда мимо него проплывало обширное бедро проводницы. Закончив с уборкой, та налила два стакана чаю и любезно пригласила студента к столу. Дома у нее остался одиннадцатилетний сын, забытое в разъездах материнское чувство чуть шелохнулось в ней, когда этот безбилетник робко попросился на подсадку. Да и не только материнское чувство. Женское начало, спрятавшееся куда-то глубоко, и изредка просыпавшееся, в ответ на приставания какого-нибудь слишком настойчивого, или слишком пьяного командировочного, тоже пожалело беднягу-студента. Приближающаяся старость все больше угнетала женщину, и без того обделенную красотой и везением. Иногда ей снились зыбкие светлые сны о другой жизни, где были любовь и счастье, но проснувшись, она не пыталась что-то изменить. Да и не могла. 

Выпив чаю, проводница внезапно почувствовала, как по её телу снизу поднимается невероятной силы желание. Долгие годы чувственного голода прорвали её, как лава сметает молодой подлесок у подножия вулкана. Молоденький студент, незадолго до этого косившийся в вырез синей сатиновой рубашки проводницы на пышную белую грудь, после пары глотков горячего, душистого чая тоже неожиданно почувствовал, что готов наконец-то расстаться с позорной девственностью. Уже не смущаясь, он поднял глаза и увидел прямо перед собой мутный взгляд горящей от дикого желания самки. Она рванула ремень на его джинсах и подмяла под себя на узкую служебную полку, с наслаждением ощущая, как его похотливые руки потащили вверх жесткую форменную юбку.

***

Проходившая мимо служебного купе Людмила брезгливо поморщилась, услышав глухие, животные звуки за закрытой дверью. Девушка привыкла к комфорту, созданному вокруг неё родителями, весьма обеспеченными и успешными. К сожалению, билетов на самолет не оказалось и они с Ромкой отправились знакомиться с его родителями на поезде. Вообще-то осенью она должна была поехать в Англию, в престижную школу дизайнеров, но  встретила Рому, который очаровал её своей улыбкой, легким характером, и подчеркнутым вниманием ко всему, что она делала. Глупая весна довершила свое и, когда Рома предложил ей выйти замуж, Люда, недолго думая, согласилась. Родители, конечно же, были против, они справедливо считали, что Людочке надо учиться, к тому же Рома бил баклуши, неизвестно как и на что существуя. Однако домашняя и послушная дочь проявила завидное упрямство и родители, скрепя сердце, купили дочери небольшую уютную квартиру, где молодые могли бы пожить первое время после свадьбы. 

Поезд ужасно раздражал Людмилу. Грязь, теснота, люди, к которым она не привыкла, создавали дискомфорт, который угнетал её с каждым часом все сильнее. Не доверяя воде из титана, девушка отказалась от кофе, который принес Рома и утолила жажду несколькими глотками воды Эвиан, заботливо вложенной в сумку мамой. Рома же, неспешно допив свой кофе, вальяжно развалился на вагонной полке, подоткнув под голову подушку и, глядя в пространство каким-то чужим, совершенно незнакомым Людмиле взглядом, вдруг начал говорить. Причем, слова лились из него каким-то судорожным, неиссякаемым потоком, холодные и жадные, как уличная грязь. Он рассуждал о том, что надо подсказать будущему тестю какую он хочет машину себе в подарок, затем стал рассказывать, как жестко он будет вести себя, будучи директором фирмы, которую родители Людочки должны будут купить, чтобы у него был свой бизнес. Расширяющимися от глубокого недоумения глазами девушка с ужасом смотрела на ленивого сноба, который использовал её, чтобы всего-то навсего ничего не делать! В халяве, которую он сейчас описывал, Людмиле места не было. Осторожно отодвинувшись от жениха, девушка крепко, впервые за месяцы знакомства с Ромкой, задумалась. Молодая, неопытная, избалованная, она впервые в своей комфортной жизни должна была принять сложное взрослое решение. Не представляя еще последствий, нарождающимся женским чутьем она скорей почувствовала, чем поняла, что чуть не испортила себе молодость, посвятив ее никчемному бездельнику. 

И только под утро Люда уснула, твердо зная, что осенью она уедет в Лондон. Одна.

***

Поезд прибыл на место без четверти двенадцать. На перрон вышли обычные  странные люди. Спивающийся мужик, с глупой улыбкой бормочущий что-то себе под нос. Совершенно опустошенный физически молоденький студент. Молодой парень, хватающий за руки смотрящую сквозь него девушку. И мужчина, в тяжелом взгляде которого отражалась смерть. Вокзальная толпа быстро поглотила всех пассажиров девятого вагона, смешав их другими людьми. 

Людьми, еще не осознавшими, как мешает им жить страх и невежество, одиночество и лень.