Дома у Лизки уже включили отопление, но осень в этом году получилась затяжная и заниматься любовью в метре от батареи было жарковато. Было около десяти вечера, жена уже пару раз маяковала на сотку, надо было поторапливаться. Быстро сбегав под душ, я чмокнул Ляззат в губы и вышел из подъезда. Противный холодный дождик залепил очки и начал литься за воротник. Разгоряченной тело отреагировало неприятной дрожью. Я задрал воротник ветровки и выскочил из под арки. Свернувшая на приличной скорости под арку «Ауди» подмяла меня под бампер, удар крылом в бок и мне стало трудно дышать. Я отчетливо увидел, как колесо наезжает на левую ногу. Ещё не ощутив боли, я чуть не стошнил, увидев, как сломанная полностью голень рвет мышцы и кожу, обнажая жуткий неровный излом. Вся боль мира рухнула на меня, но через пару мгновений пришел болевой шок, стало жарко и светло, и в уходящем сознании почему-то отчетливо пришло ощущение тревоги из детства.
Когда-то мой давно покойный отец, приходя с работы разрешал мне с сетренкой вытаскивать из кармана мелочь. Нам было нельзя брать «серебряные» монетки, но медяшки мы с чистой совесть присваивали. Собрав копеек по сорок, мы бегали днем на станцию встречать московский скорый и покупали в вагоне-ресторане лимонад и коржики. Для поселковой ребятни это было роскошью и мы страшно переживали, когда отдав буфетчице свои драгоценные сбережения, ждали её возвращения. Мне всегда казалось, что она не успеет, что поезд тронется и мы останемся без денег и московского лимонада, который конечно был вкусней и ярче, чем местный.
Я уже не чувствовал боль так остро, но это детское чувство тревоги убивало во мне все силы. Черт, как не вовремя! Я вдруг вспомнил, что ещё не нашел денег на поездку сына на соревнования, что на работе уже две недели стоит комп одного дядьки, в свое время помогавшего мне с лечением матери, что Ляззат намекнула на золотые часики, которые ей приглянулись в «Изумруде» ещё летом. Да мало ли недоделанных дел у тридцатилетного мужика? !
***
Полина сидела на самом краю старой больничной койки, как-то отчужденно и сожалением, не с жалостью, а именно с сожалением, смотрела на меня исподлобья. Мутно синяя стена и обшарпанный линолеум удручали не меньше её укоризненного взгляда. Два мужика поломанных где-то, безо всякой маскировки пялились на Полинку и в четыре уха ловили каждое наше слово. Я заметил, что у жены очень уставшее лицо — чуть припухшие веки, морщинки в уголках глаз, строгий взгляд. А впрочем чему я удивляюсь — она все лето ломалась на огороде у своих стариков, потом началась школа и ей пришлось постоянно носиться между домом и родителями, которые сами уже не справлялись с хозяйством. Дела у меня этим летом не шли, работы и денег толком не было, я от безделья забухивал по выходным, заезжал к Лизке, болтался в бильярдной со своими пацанами, постоянно придумывая для Полинки какие-то срочные дела, встречи по бизнесу и прочую дребедень, которую обычно сочиняют мужья.
— Платить придется за больницу, ты же пьяный под машину попал. – без эмоций произнесла Полинка. Немного помолчав, она отвела взгляд и задала вопрос, которого я ждал и боялся больше всего.
— Вы же у Серика в офисе были, как ты на Сатпаева оказался? — Врать сил не было.
— Полин, давай не сейчас. Не хочу. Поговорим дома, я не собираюсь тут долго валяться, только на костыли встану.
Ничего не говоря, Полинка поправила на мне одеяло и пошла к дверям.
– Тебе что есть можно? Что принести?
— Не знаю. Спроси у сестры. А! Сигарет принеси, в окошко покурю.
— Пока.
Глядя в спину выходящей из палаты Полинки, я чуть не плакал, потому что слишком хорошо знал её нереальную интуицию, даже по сотовому телефону она умудрялась вычислить сколько рюмок я уже намахнул, несмотря на все мои ухищрения. Я чувствовал, что она уже не обижается, не пытается, как всегда успокоить себя, принимая мою ложь. В её отчужденности чувствовалось принятое решение и внутренняя свобода. Свобода от меня.
Я лежа играл в шахматы с соседом, мужичком лет сорока, который сломал руку на стройке. Дядька всю жизнь горбатился на стройке, но был открытым и не озлобленным, как большинство работяг в его возрасте. Я начинал работать на производстве и хорошо знал таких людей, бесхитростных, нетребовательных и поголовно пьющих. Дядька недавно научился играть в шахматы и с удивлением наблюдал за развитием событий на доске. Меня забавляло его восхищение игрой, хотя я просто играл по памяти индийскую защиту. Состояние было подлюшное, сломанные ребра не давали долго лежать в одном положении, а вертеться с подвешенной ногой в гипсе было более чем проблематично.
В обед пришла Полинка с Денисом. Пока она, болтая ни о чем кормила меня, я в первый раз за полгода присмотрелся к сыну. Дениска третий год ходил на гимнастику во Дворец школьников, мальчишка заметно окреп, наметились бицепсы, округлились плечи. Длинноногий и худющий, он не был похож ни на кого, привлекая внимание живыми, ярко голубыми глазами, позаимствованными у матери. Сегодня он был не так оживлен, как обычно, в его поведении легко читалась растерянность и смущение от того, что его отец лежит в этой обшарпанной палате, переломанный и беспомощный. Наверно поэтому он сразу кинулся к шахматной доске и увидев, что я уверенно выигрываю немного повеселел. Скорей всего он чувствовал, что между мной и Полиной что-то происходит. Он не мог ещё объяснить, что именно, я физически чувствовал его тревогу. Интересно, как нехорошо сейчас девятилетнему пацану, если даже я сейчас хочу остаться один и никого не видеть.
Полинка рассказывала о том, что творится в школе и дома, а я упорно пытался поймать её взгляд. Полина иногда быстро смотрела на меня из под ресниц, но ни разу не прикоснулась ко мне, хотя всегда любила гладить меня по волосам. Я чувствовал, что отношения, которое строились девять лет превращаются в ничто и мне до слез хотелось поговорить с ней, рассказать как я устал, как мне мне всё надоело, но слова застряли в горле. Отчасти потому что мы были не одни, а самое главное, оттого что говорить надо было правду. Немного посидев, жена с сыном ушли.
Плохо, всё плохо. Когда в прошлом году наметился спад в работе, я пустил всё на самотек. Моя репутация позволяла не напрягаясь работать в любой компьютерной фирме, посерьёзней предложений не было, да я и не искал их особо. Пьянки, приятели увели меня из дома, нашлась Ляззат, особа симпатичная и глупая настолько, чтобы не обременять разговорами об отношениях. Жизнь катилась по инерции, как отцепившийся от состава вагон.
Я не мог видеть лежа происходящее за окном, хотя палата наша располагалась на третьем этаже, мне было видно только облетевший тополь с ошметками пожухших листьев и тощую ворону на нем. Заходящее солнце, которое я тоже не видел, неожиданно осветило чистившую перья ворону под таким ракурсом, что у неё вдруг появился красный хохолок. Сидевшая в ярком ореоле птица напомнила мне Фоукса – феникса из фильма о Гарри Потере, на который мы с Полинкой водили Дениса весной.
Феникс, умирающий, когда приходит время и возраждаюшийся снова.
***
Я ещё прихрамывал, но нога держала твердо. Я шел мимо бывшего кинотеатра, вместо которого строили не то гипермаркет, не то бизнес-центр и удивлялся нашим бизнесменам. Готовый кинотеатр в самом сердце города снесли, перестроили под невесть что и это в период когда кинотеатры снова вошли в моду, принося немалую прибыль.
Снега было совсем мало, как впрочем и предыдущие два года, первый морозец сделал асфальт противно скользким и непонятно было как одеваться. В одиннадцать утра Ленинский был забит машинами и непривычно пуст на тротуарах, прохожих почти не было, только на остановке у «Океана» привычно толпились люди.
Мне предстоял важный разговор с начальником департамента крупной нефтяной компании по поводу приема на работу. Собеседование я прошел без напряжения, попутно развеяв у экзаменатора некоторые заблуждения об опасности «троянов» в Windows, чем оставил о себе хорошее впечатление. Впрочем, я и не сомневался в своей компетентности, образование и самое главное, опыт позволяли чувствовать себя уверено перед любым экзаменом. Сложней было с начальником департамента, который как мне подсказали, тащил на должность сисадмина, какого-то юнца из числа своих родственников. Дядька был из числа тех казахов, которые достигнув определенного положения, считали себя истиной в последней инстанции, недалекие, но всегда готовые продемонстрировать свое превосходство. Со мной такие номера не проходили, я свободно говорю на родном языке и, используя технические термины, ставлю на место бастыков после первого предложения. Однако сейчас выделоваться было нельзя. Пока я пинал балду летом, я успел обзавестись долгами, невыполненными обязательствами, да и дома денег было впритык. Мне нужна была эта работа и я был готов потерпеть.
— А как насчет спиртного? — не зная к чему ещё придраться, начальничек заготовил этот вопрос напоследок. У меня был готов ответ о том, что я независим от алкоголя, но уважаю традиции и могу выпить за хорошего человека, что я люблю общение и могу поддержать хорошую компанию. Но в голове почему то ясно промелькнула мысль о том, что именно пьянство подвело меня к той черте, за которой я начал терять. Терять себя и близких.
Прищурившись, я с едва заметной ехидцей я посмотрел прямо в глаза развалившегося в своем кресле бастыка, скользнул взглядом по вываливающемуся из брюк пузу и тихо произнес неожиданные для себя слова:
— Я вообще не пью.
Сидевший рядом китаец, старательно делающий вид, что не понимает наш разговор, что-то быстро черкнул в блокноте, и я понял что прохожу. Весь разговор бастык вел на русском, с усилием подбирая слова и путая падежи, хотя в резюме было написано, что я свободно говорю, читаю и пишу по-казахски. Я с самого начала понял, что разговор ведется для этого незаметного китайца, который скорей всего в советские времена закончил «керосинку» в Москве — институт нефти и газа им. Губкина и прекрасно понимает нашу беседу.
Выйдя из офиса, в котором когда-то располагалось областное управление торговли я двинулся в сторону БСМП. Я ещё не представлял, что я сделал, но это решение — «Я вообще не пью! », казалось мне естественным и первым по-настоящему осмысленным в моей жизни. В душе разгорался тихий огонек куража: “А смогу ли?”
Мы сидели в уютной комнатке отдыха врачей-реаниматоров с моим одноклассником, сыном известного врача и неплохим реаниматологом. Игоря ещё в школе прозвали за худобу и рост выше двух метров “Циркулем», но к тридцати он заметно поправился и стал здоровенным мужиком с огромными руками. Он же меня и откачивал после болевого шока, когда я попал под машину.
— Видуха у тебя не очень, спирт будешь? — поинтересовался Игорь, знавший о моем пристрастии.
— Не-а. Слушай, Длинный, я бросаю это грязное дело, помочь можешь? — Игорь почувствовал, что я всерьез.
— Легко. Давай кровь почистим, прокапаемся. Главное, не забухай по-новой. Дома нормально? — вопрос был больной и я огрызнулся.
— Заебись! Когда прийти?
— Давай завтра после трех.
— ОК. Пока.
Я шел домой удрученный предстояшей встречей с Полиной. После больницы мы поговорили и Полинка рассказала, что Алкина сестра работает в магазинчике в том же доме, где живет Ляззат и она не раз видела нас вместе. После этого разговора мы жили как чужие, спали спина к спине и разговаривали только о Денисе.
Несмотря на пустоту последних двух месяцев, в моей душе вновь появилось уважение к себе. Я добился нормальной работы с достойной оплатой и у меня была цель, непростая, но нужная.
***
Мы с Дениской вышли из кинотеатра, где наконец-то посмотрели «Дневной Дозор». Сынишка вслух рассуждал, на какой скорости должен был ехать «Феррари», чтобы не свалиться со стены гостиницы. Я вполуха слушал болтавшего Дениса и думал о том, что книги о Дозорах намного глубже и неоднозначней, чем получилась кинематографическая версия. Впрочем, фильм смотрелся, наверняка соберет хорошую кассу, а большего от него и не требуется. Сын продолжал с воодушевлением комментировать спецэффекты, кино было рассчитано на это поколение — поколение готовых решений. Вот вам Светлые, небритые, в брезентовых куртках, но хорошие. А вот Темные – на шикарных тачках, в одежде от Пако Раббане, но плохие. Масс-культура отучает думать. В фильме не осталось места внутреннему миру дозорных, чтобы изменить историю, достаточно умыкнуть по пьяни Мел судьбы, да переписать свою ошибку. Поэтому молодежь не задумывается всерьез о терроре, о техногенных катастрофах, о том, что после Второй мировой локальные войны не прекращались ни на один год. А зачем?! Всё равно за секунду до взрыва какой-нибудь харизматичный герой вроде Брюса Уиллиса перережет нужный проводок и спасет это глупое человечество.
С неделю назад я честно рассказал Полинке о своей измене, как мог объяснил, что связался с Ляззат в пьяном виде, она не напрягала насчет отношений и я использовал её для секса. По-моему жену немного успокоило, что я просто закобелировал, но теплоты между нами так и не осталось. Полинка была неглупа и видела, что со мной что-то происходит, бросив пить и устроившись на приличную работу, я снова обрел уверенность и пошатнувшееся уважение у окружающих. Насколько я понимаю, ей нравились такие перемены, именно таким она меня и выбрала из немалого количества парней, добивавшихся её в юности. Но всё же я ещё робел перевести наши отношения в старое русло, молчал и пытался угадать её желания.
Когда мы вернулись Дениска сразу пошел спать, впечатлений и свежего воздуха сегодня он отгреб. Полинка уже постелила и смотрела какую-то белиберду по телевизору. Я сразу заметил, что на ней блестящая, короткая черная ночнушка с офигенным вырезом, залезть в который у меня всегда чесались руки. Боясь вспугнуть надежду, я плюхнулся на кровать ближе к ней, чем в последние три месяца. Посмотрев немного телевизор, я осторожно повернулся к жене и поцеловал её глаза. Полинка не обняла меня, но и не отстранялась. Заводясь, я продолжал ласкать её, Полинка молча принимала мои объятия, покашливая, чтобы скрыть участившееся дыхание. Когда она чуть заметно подалась ко мне, я окончательно потерял голову и подмял жену под себя.
Притворившись, что задремал, я разглядывал жену из под ресниц. Она полулежала на высоко поднятой подушке и смотрела телевизор, подперев голову одной рукой, вторая лежала на животе. Я видел, как чуть заметно вздрагивают её пальцы, поглаживая низ живота. Значит всё хорошо, значит, она получила столько же удовольствия, сколько и я.
— Скоро «Гладиатор» на «Рике» начнется, сто лет Рассела Кроу не видела, иди перекуси, в сковородке ещё горячее. – промурлыкала Полинка.
Все-таки мужчины и женщины произошли от разных обезьян, я старательно притворялся спящим, но Полинка откуда-то узнала, что это не так. Улыбаясь от уха до уха, я пришел в кухню и с любопытством заглянул в сковороду. В сковороде была жаренная с луком печень. Я разулыбался ещё больше, дома кроме меня никто печенку не любил, Полинка приготовила ужин специально для меня. Я кушал и по-идиотски улыбался, когда в кухню пришлёпал сонный Дениска. Не обращая внимания на меня, он залез в холодильник и почесав взъерошенную голову, достал оттуда пачку «Снежка». Усевшись за стол, сын задумался, насыпал в кружку две ложки сахара и напился. Увидев, наконец мое довольное лицо, он улыбнулся мне в ответ перепачканной «Снежком» мордашкой и я вдруг увидел в нем, как в зеркале, себя. Себя, но юного и неиспорченного желаниями. Дениска поставил кружку в мойку, опять задумался и вымыл её. Выходя, он обернулся и зачем-то сказал:
— Па, а ты как раньше стал.
Уставившись в спину уходящему сыну, я начал понимать, почему всю прошлую осень меня доставали мысли о сказочной птице феникс, которая умирает, когда приходит время и возрождается вновь.
