Калина красная, калина горькая

Только когда за спиной закрылся КПП моей локалки, я начал верить, что скоро воля. Не выдержав, я оглянулся и словил тоскливый взгляд нашего баландёра, которому мотать оставалось где-то полторашку. Завхоз из местных активистов подпихнул в спину, а я и не собирался разглядывать остохуевший за пять лет барак.

Закрываясь, смачно чавкнула  дверь в огромных сваренных-переваренных воротах зоны, я, как и обещал кенту, беззлобно харкнул на неё и повернулся. Даже солнце, кажется, засветило ярче. Мимо ехали машины, шли люди, здоровый лохматый барбос, махая хвостом, засунул башку в урну. Где-то громко играла незнакомая музыка, в воздухе смешался запах выхлопа от машин, цветочков на газоне и откуда-то сбоку тянуло шашлыком. И я испугался. Простые запахи городской улицы давно забытые за барачным фаном и до тошнотиков обрыдшей древесиной на промке, вдруг резко закружили голову. А что теперь делать-то?!

Часто, долгими вечерами после отбоя я представлял себе этот день. Рядом вполголоса бубнили о делах семейки мужики из отряда, на верхнем шконаре дрыхнул кент. Шнырь подметал продол, стараясь сильно не пылить. В блатном углу люди разводили в буру первоходов, с пришедшего недавно этапа. Вообще-то, в хату заехали четверо, один зашёл правильно, видать уже бывал у хозяина, второго подняли с малолетки. Два первохода не были похожи на чертей, время покажет. Блатные на нашей зоне не беспредельничали, разуют в карты, жути нагонят, да и отпустят при долгах. Я лежал и задрёмывая, представлял себе этот день. То ли уже во сне, то ли ещё наяву, я видел какую то яркую, хмельную херь с женским смехом и ещё чем-то невыносимо весёлым. Наверно, свободой.

Зайдя в магазин, я разглядывал прилавок с незнакомыми сигаретами. Продавщица вдруг обратилась сама:

— Ты с «семь-восемь» (зоны моей номер) что ли?

— А на мне написано?

— Да не психуй, не ты первый! Вон «Бонд» возьми, недорогие и крепкие.

— Давай. И водки хорошей.

— Ты лучше через дорогу зайди в кафе, «Бригантина» называется. Там готовят по-домашнему и стакан нальют.

— Спасибо.

Перейдя дорогу, я присмотрелся к прохожим. Ёшки-матрёшки, да что же вы делаете?! В толпе прохожих было много молодых женщин, одетых в открытое и обтягивающее. Внизу живота заныло, сунув руки в карманы, чтобы спереди не сильно оттопыривались джинсы, я побрёл к кафе. Борщ с бараниной и пять здоровых мант сильно потянули в сон. Накатив полный стакан, я сел на ступеньки кафе, закурил и тяжело задумался.

В последнем письме мать писала, чтобы сразу ехал к ней. От бывшей за срок не пришло ни строчки, нашла, наверно, путного. Дочка уже два года как в школу должна ходить. Ехать домой хотелось, но не хотелось видеть этого упыря — отчима. До сих пор в ушах стоят его слова плачущей матери, когда меня уводили из суда после приговора: «А я тебе говорил, что этот добром не кончит!». Ещё был адрес, который дал кент. Какие-то приблатнённые из столицы. По ходу, с ними можно будет кучеряво пожить год-другой, но потом снова на кичу не хотелось.

На плечо опустилась ладонь. Но не властно, не по-хозяйски, а как бы спрашивая. Я медленно поднялся. Пожилая повариха глядела виновато.

— Есть где остановиться? Я комнату сдаю.

— Ну если недорого.

— Недорого. У меня сын на «семь-восемь», я часто ваших переночевать пускаю. А то ведь напьёшся, опять в бузу попадёшь. Вот ключ, возьми бутылку, в холодильнике котлетки и картошка молоденькая. Тебе дядя Вова дом покажет и посидит с тобой. Он после войны тоже на Урале тянул, найдёте, о чём поговорить. А утром он тебе вокзал покажет.

— Спасибо, мать, от души.

— И это. Ты сегодня поешь, выпей с дядь Вовой, а по бабам не ходи. Путёвые-то все при мужьях, а шальные наши все под ментами ходят, понял?

— Да.

На душе немного повеселело. Дядя Вова что-то уверенно толковал мне, побрякивая на ходу двумя пузырями, а я всё думал. Домой или в столицу?

***

В тот год я к матери не поехал. Мать жила с отчимом, с которым у нас не склеилось, а сводный братишка после учёбы остался в соседней стране, женился и обзавёлся небольшим бизнесом. Матери я пару раз позвонил, выслушал её поученья, слёзы и зарёкся звонить ей только на день рождения. Недели три я побухал с сытыми столичными делаварами, телефон которых подогнал ещё на зоне мой кент. Парни косили несколько букмекерских контор и жили сегодня, спуская шальные бабки. Ничего путного они не предлагали, а замесить бабла в одного я не мог, потому-что плохо ещё знал город.

Как-то с утра пораньше я сидел в пивной у вокзала, работать мне и в голову не приходило, а серьёзной делюги всё не подворачивалось. Я думал, где прикупить на лето обувь подешевле, когда ко мне подсел здоровый детина. Небритый, с огромными руками и коротко стриженной башкой он походил на миниатюрного Кинг Конга и судя по роже, интеллектом отличался соответствующим.

- Слышь, не нальёшь стоху? Совсем пустой а то.

Я заметил на волосатой ручище зоновский портак.

- От хозяина давно?

- Полгода.

- Где?

- А зачем интерес гоняешь? На «Озере» (строгач возле столицы), разбойник.

- Я с «семь-восемь», бакланка.

Малыш оказался местным, хороший надёжный браток без мозгов. Пока мы давили пузырь дешёвой водки, он рассказал про гаражи возле депо, где мелким оптом торговали стройматериалами.

- Прикинь, там только тётка бухгалтерша и грузчик-алкаш, отвечаю! Хозяин вечером подъезжает, снимает бабло и их развозит. Охраны никакой, ментовка аж на вокзале, отвечаю!

В тот же вечер, пьяные, мы на хапок взяли у того барыги полтора ляма выручки.

Спустя месяц к нам прибился молодой отморозок Диджей. Он уже плотно торчал на игле и через эту беду познакомился с одним ссученным ментом. В разгар лета Диджей вдруг заговорил про валютник на отшибе. По словам его красного кореша обменник в спальном районе работал круглосуточно, в нём не было тревожной кнопки, а камера наблюдения давно сгорела и стояла как пугало на огороде. Сука-мент просил малую долю за наводку и обещал семафор, когда в валютнике соберётся хороший куш. Я решился. Малыш уже привык не думать, когда я рядом и как бетономешалка перемалывал третью порцию шашлыка.

Я сидел за рулём одолженной «Нексии» у дверей обменного пункта. Мент сказал, что в обменнике будут только девчонка кассир и охранник с дубинкой. Было около половины 12-го ночи, наискосок через дорогу тускло светилась вывеска ночного магазинчика. Машин в переулке не было, прохожих тоже. Минуты три назад Малыш с Диджеем зашли в обменник, у Малыша с собой был китайский тэтэшник, купленный по случаю у цыган. Диджей должен был связать платиковыми хомутами охранника с кассиршей, его слегка колбасило от прияной полчаса назад дозы «белого». Вдруг в окошке вспыхнуло, глухо гавкнула помповуха, затем два раза щёлкнул ТТ и всё стихло. Я воткнул передачу и выжал сцепление. Спустя вечность в дверях появился Малыш. В левой руке он нёс спортивную сумку. А в правой за воротник волочил безвольное тело Диджея. Я выскочил из машины ни о чём не думая, инстинкты и жуткий страх снова оказаться на зоне делали всё за меня. Подлетев к Малышу, я задрал голову Диджея, увидел его мёртвые глаза и с трудом оторвал руку Малыша от куртки. Врезав ему по щеке смачную оплеуху, я пихнул его к задней двери и кинулся за руль.

- Чего там?!

- У охранника ружьё было! В живот Диджея!

- Ты чего?!

- Я в него!

- И?!

- В кочан! Насовсем его!

- Баба?!

- По башке отоварил!

Я вытащил из бардачка бутылку водки, зубами откусил пробку и хорошенько приложился. Остальное Малыш всосал в один глоток. Мы молча летели по объездной в сторону промзоны. Малыша от водки чуть отпустило, на месте он столкнул «Нексию» с тэтэшником в огромный котлован возле недостроенного завода. Малыш долго таращил на меня глаза, когда я отдал ему половину куша и прогнал его, наказав сегодня же исчезнуть из столицы.

- Свалил бекицер из города!

- И чё дальше то?!

- Ничего. Загасись на год, я тебя сам найду!

- Ааааааа…

Прогнав Малыша, я поехал на свою съёмную хату. Надо было валить из города. За пацанов я не переживал, Диджей сам вписал нас в эту блудню, не повезло наркоше, но у него всё равно век короткий был. Малыш даже с его мозгами, при таких деньгах легко перегасится где угодно. Браток он был правильный, при любом раскладе не сдаст. Забирать на хате мне было нечего, кроме денег оставшихся после первого налёта. Главным было найти Пенделя, местного алкаша. Внешне мы были похожи, хотя тот вроде был постарше, а может выглядел так от своего запоя в пол-жизни. Он всегда носил с собой потрёпанное удостоверение личности, которое то закладывал за водку, то выкупал в магазинах на районе. Я собирался попутать, взяв на свой паспорт билет на самолёт в сторону юга, а на удостоверение Пенделя выскочить в соседнюю страну. И больше не возвращаться.

***

Мой младший брат изменился. Пухлый карапузик, от которого я убегал в детстве, чтобы погонять в футбол, вырос в молодого крепкого мужика, постоянно занятого своим автосервисом, двумя славными дочками и любимой женой. Даже не верилось, что это он, тот маленький пацан, боявшийся отпустить мой палец на улице и доверчиво ждавший моего внимания. Я не стал мышковать и прямо рассказал ему, что ушёл в бега. Брат нахмурился, помолчал и вдруг открыто, по-детски улыбнулся.

- Я автомойку строю, поохраняй. Там вагончик жилой, если не против. Ты это, прости, я не знаю, как своей про тебя сказать. Деньги надо?

Денег у меня было валом. Кровищи на них, но нужда мне не грозила лет пять. Пару месяцев я сторожил братову стройку, привык к новому городу, свёл знакомство с местными работягами. На стройку часто приезжала с ревизией кругленькая бухгалтерша из офиса. На какой-то весенний праздник она скромно зашла ко мне вагончик с бутылкой коньяка и кастрюлей домашней снеди. Я давно не был с женщиной, говорил какие-то глупости, хвастался, ухаживал. Под утро, когда так сыто и сладко слипаются глаза, я вдруг рассказал ей всё. Без слёз, без лжи, без просьбы. Что я там прожил? Армия, зона, налёты? Она вздохнула. Помолчала, оделась и ушла. Уехала на вызванном такси.

Я допил коньяк и застыл у низкого окна вагончика. Город понемногу оживал, спешили спросонок безлошадные граждане на автобусную остановку. Мужики из многоэтажки, заведя машины курили, лениво хая вчерашний хоккей. Я смотрел сквозь своё отражение на улицу и мычал внутри, не находя слов. Горячее полнеющее тело подруги дало столько жизни, нормальной, настоящей. Ведь так же живут люди. Вместе, друг для дружки. Зачем я вообще? Тварь в норе. Когда хмель накрыл совсем, я свалился поспать.

Я проснулся от маминой руки. Она гладила меня по голове, не будила, не звала, просто гладила. Так спокойно и надёжно. И я вдруг узнал, что я хороший, что буду жить, как люди. Стало так легко. Нежно.

Я подскочил на кровати, заныла хмельная голова. Конечно это была не мама. Мне улыбалась она, милый мой бухгалтер. Смелая, красивая, родная.

- Ты хоть двери закрывай. Я подумала. Переезжай ко мне. Я с документами сестру попрошу помочь. Только это, у меня сын взрослый, не чуди, ладно?